Вспомнил вдруг. Когда мне было семь-восемь лет, моего дедушку Альцхаймер совсем замучал, и ему уже не доверяли печь топить. Так что я приходил из школы, и часа в четыре растапливал печку, или голанку (голландку), или плиту на кухне. Мне больше голландку нравилось топить. Дров натаскаешь, сначала пару сосновых, а потом уже и берёзовые (берёзу хрен так сразу растопишь), лучин нащепаешь, зажжешь, сунешь туда... вьюшку не забыть; и оно разгорается. Сидишь в голубых сумерках, в печке огонь играет. По радио клуб знаменитых капитанов; рассказывают о странах и континентах, но не политически поставленными голосами, а мечтательно-ностальгическими. В печку засунешь кочергу, подержишь пока она ярко желтой не станет, и по полену что-нибудь выжигать. Немного, конечно, чтоб в избе не надымить. Долго так сидел, свет не зажигал.
А русскую печь я, конечно, не топил - во-первых, высоко, во-вторых, в неё до хрена надо дров... ни разу не топил.
Зато когда печь истоплена была (а значит, и шаньги на столе) мы с Лидкой, с двоюродной сестрой, любили на тёплой печи ночевать. Шаньги-то ладно, ими вечером с чаем объелись. А вот на печи же ещё чёрные сухари в полотняных мешках, сушеные грибы, тоже в мешочках... стащим ещё с кухни апельсин, и едим его, закусывая сухарями. Рассказываем страшные истории, шепотом. Ну или смешные. Лидка про всех своих однокласников какую-нибудь смешную чушь вспоминала.
Только ржать не надо, потому что моя мать, да и тётя Лиза, её мать, они тоже не спят, а в соседней комнате лежат и тоже истории рассказывают, но так тихо, что как ни прислушивайся, а не услышишь. Обрывки только. Секретные, в общем-то, по тем временам. Кто когда пропал, ну и т.д. Ведь люди ж просто исчезали. В нашем представлении те времена так и остались чёрной дырой во времени.
А баба с дедой ничего не слышали как мы ржем, т.к. они старенькие ж. Дедушке было за 80, а бабушке тоже почти 80.
