В колхозе, ч.2

Итак, наша мирная колхозная жизнь состояла из каши по утрам, машины, доставлявшей нас на поле - да на самом деле ходу-то было километр, так что и без машины можно было обойтись, сбора морковки с погрузкой-разгрузкой, наташиного обеда, работы после обеда, потом ужина с вином, домином, картами, песнями Высоцкого, Клячкина и Галича. Высоцкий в те времена был вездесущ; Клячкина никто слыхом не слыхивал, и нам он достался от Марка Ивановича Башмакова, который с Клячкиным дружил. И ещё была бобина с песнями Галича; происхождение её раскрывать было нельзя, по очевидным конспиративным соображениям (это была Жанна Логачёва).

Отсутствие начальства, конечно, положительно сказывалось на нашей жизни. Впервые, наверное, нам никто ничего не указывал и не приказывал. А деревенский бригадир на нас на нарадовался - трезвые, весь день в поле, пашем как проклятые. И ничего не просим.

Деньги и мясо мне выдавал в Ям-Тёсово Борис Васильевич Степанов, сотрудник матмеха (который перевёл книжку про теорию пучков). Со Степановым мы 10 лет спустя встретились на категорном семинаре в техноложке... потом он женился на студентке, уехал в Новороссийск, и там умер от, наверное, вирусного гепатита. Хороший был человек.

Приезжая в Ям-Тёсово, я заодно знакомился и с жизнью других студентов. Те, кто не вышел в Надбелье, доехали до Ям-Тёсова, и там были присоединены в качестве дополнительной рабсилы к толпе первокурсников, возглавлявшейся Ирой Розенберг. Ира Розенберг была девушка суровая и принципиальная, только что шинель и будёновку не носила. Когда она запретила Евдокимову и Рохлину играть по вечерам в домино, те устроили что-то вроде забастовки: с утра вышли в поле, сели на ящики, а работать не стали.

Это им, конечно, вышло боком. Розенберг на всех настучала, ещё и от себя прибавила. Евдокимова исключили из комсомола (так что плакала его аспирантура), а Володю Рохлина, как зачинщика, выгнали с матмеха. Родине, понятное дело, такие Рохлины не нужны.

Пара крепостных девушек-третьекурсниц сбежала от Розенберг к нам, в Надбелье. А нам-то что, приходите, располагайтесь, с утра на работу. У нас крепкое кулацкое хозяйство, еды на всех хватит, только работай давай. А вот работать-то девушкам было как-то не по чину. Больше отдыхали. И по кухне помогать тоже не по чину было. Барышни, ну.

И мы, жестокосердое кулачьё, их выгнали. Они, чтобы не пропасть совсем, пошли в соседнюю деревню, Моровино, и стали жить, сами по себе. Ну работали в поле, конечно; как уж они работали, не знаю.