Самое время r_l процитировать

"Сегодня меня наконец-то забанили в сраном фейсбуке.
За антисемитизм.
Я поинтересовался, только ли жиды имеют право утверждать, что только жиды могут использовать слово "жиды"." 

простое этимологическое разъяснение

Thanks to nechaman  

"Жид - это иеhуди, т.е. израильтянин из колена Иеhуды.
А еврей - это иври, т.е. потомок Авраама, который называется так. Но реально другие потомки Авраама сегодня евреями не называются."

про защиту детей же

Напишу про наш детский сад номер девять, в Архангельске.

Это Архангельск. Там не то чтобы было принято драться друг с другом. У нас в группе были два альфа-самца, Вовка Беляков и Генка Большаков, но они конкурировали между собой, и с другими как-то не связывались. Их альфовость была как бы сублиминальной. Ну как, некоторые признавали. Витька Камакин раз принес в садик стеклянную пробку от духов, и подарил Генке, в знак типа признания. Я Витьку за это долго презирал.

Я думаю, Витька вырос в интересной семье, в необычной, по нашим архангельским меркам. Ну в смысле, я знал его и мать и отца, типа культурные такие; но мы ж не знаем, что происходит в семье, когда гостей нет. Одного моего однокласника, например, ремнем пороли по ночам. Со слов его тети, конечно. Ну да ладно.

В первый же день в младшей группе за столик со мной села Ленка Блохина; нам выдали на завтрак вареные яйца, она слопала свое и мое. Ну типа дома ее за это хвалили, скушала, умничка. Она до сих пор этот казус помнит. А мне что-то было пофиг, ну съела, еще дадут, в порядке добавки. Потому что это ее был первый день, а я уже в садик захаживал. У меня там мать работала.

Садик наш располагался в деревянном доме, с печным отоплением и без канализации. Туалеты были - малышам горшки, крупняку - дырки в полу. Только в последний год мы переехали, и у нас началась такая культурная жизнь - унитазы в туалете; надо было учиться всему этому.

Стучать тоже было не принято. Один раз одна девочка нажаловалась практикантке на кого-то. А практикантка всей группе рассказала. Мы устроили даже не забастовку, а демонстрацию - ушли всей группой на другую сторону дороги (трафик на Выучейского был - с пяток машин за день), и стояли там, громко обсуждали возмутительное поведение предательницы-одногрупницы. Потом нас уговорили вернуться в садик, сказали, что больше ябед слушать не будут.

С Генкой Большаковым я не особо-то тусовался, но раз подбил его на побег, зимой. На территории садика горка была маленькая, и спрос на нее был большой, очередь. А около нашего дома и горка была лучше, и санки мои были лучше. Вот мы и смылись. Только в дом я попал каким-то левым образом, и потерял где-то (наверно, на горке) наш ключ от дома. С тех пор дверь открывали ножницами.

А мы с Генкой чо, покатались, и к обеду вернулись в садик. Ругали нас, конечно.

Но это важный момент - научиться побегу. Не идти всегда с толпой.

Тарасик у нас в группе был, Вовка Тарасов. У него мама в соседнем детсаде работала. Вовка до пяти лет ходил с соской; мы над ним смеялись и уговаривали бросить. Наконец он торжественно, при стечении народа, бросил свою соску в горшок, и все за него были рады.

Вовка потом стал алкоголиком. Деньги у меня выпрашивал, когда виделись. Потом уже, много лет спустя. Мать его тоже стала алкоголичкой.

Однажды мы ходили на экскурсию, в конюшню. Нам там показывали, как лошадь запрягают, как распрягают, как все эти штуки называются. Потом на занятиях вывешивали большую картину, и просили рассказать. Витька Камакин показал на лошадь, и говорит: "лошада!" Я уж его не стал поправлять.

Я там, похоже, был единственный грамотный в детском саду. Меня любили фотографировать, как я сижу читаю книгу; велели еще пальчиком по строкам водить. Мне водить было не надо, но им казалось, что если я не вожу, то и не похоже, что читаю. 

На Новый Год в детсаде меня обычно зайцем наряжали. С хвостиком, с ушами (картон внутри). Костюм зайца просто шить - из простыни. Ну в смысле просто, если шить умеешь; моя мать умела. И меня научила (я и рукавицы шил, и трусы, а однажды, muchos años despues, сшил жене юбку.) Морковку еще давали в руки, для реализма.

Я застал момент, когда вышла директива воспитательниц называть не "тетя Ира", "тетя Надя", а по имени-отчеству, Надежда Ивановна, Ираида Александровна (сокращенно - Ира Александровна). А техничек по-прежнему тетями можно было называть.

Заведующую всегда звали по имени-отчеству, Клавдия Ивановна. Ее все боялись. Однажды мы с Витькой Камакиным улизнули из нашей группы и бегали по коридору; Клавдия Ивановна нас поймала и завела к себе в кабинет. Где висел такой большой портрет Ленина на стене над столом. Велела нам стихотворения читать, какие знаем. Я был бдителен, не стал ей читать "камень на камень, кирпич на кирпич", а стал что-то кондовое вспоминать, из книжки, типа "мороз десятиградусный трещит в аллеях парка, нам весело и радостно и на морозе жарко". Как десятиградусный может быть морозом, я не понимал; для нас в Архангельске -10 - это была оттепель, можно весь день носиться, чо такого-то.

Когда мне четыре года исполнилось, я вместе с детсадом выезжал на дачу, в деревню Чухчерму на Двине; сейчас той деревни нету (там вообще ничего уже нету, похоже). Жили в избах, по избе на группу. Избы были вполне такие красивые, чистенькие, с наличниками и с занавесками. Ходили гулять на речку. Я научился заплетать косы девочке Лене, и регулярно ее причесывал и заплетал ей косы. Эта наука мне потом пригодилась, когда дочке косы заплетал. С тех пор я верил, что детсадовская дача - это что-то вроде рая. Вообще, много во что я верил после нашего детсада.

Стритвью нашего детсада. Где номер телефона - за этими окнами была наша группа. Затягивает.