Madame Auguste Manet

 

Пикассо на Монмартре

Ramon Casas, "Portrait de Picasso devant le Sacré Coeur", 1900

 

set that is not

Update. Это была 10-я скала.

scala> def sample: Set[Any] = Set(1.0, 2.0, Double.NaN)
sample: Set[Any]

scala> val sample1 = sample; val sample2 = sample
sample1: Set[Any] = Set(1.0, 2.0, NaN)
sample2: Set[Any] = Set(1.0, 2.0, NaN)

scala> sample1 == sample2
res1: Boolean = false

unnatural transformation

scala> def f(x: AnyRef) = System.identityHashCode(x)
f: (x: AnyRef)Int

scala> def s = Set("a", "bc", "def")
s: scala.collection.immutable.Set[String]

scala> val list = List(s, s)
list: List[scala.collection.immutable.Set[String]] = List(Set(a, bc, def), Set(a, bc, def))

scala> val s1 = list.map(f).toSet
s1: scala.collection.immutable.Set[Int] = Set(508760925, 1987354705)

scala> val s2 = list.toSet.map(f)
s2: scala.collection.immutable.Set[Int] = Set(508760925)

абсент, еще абсент

еще Пикассо

Пикассо в 13 лет писал вот это

дыбр

 Сложно описать. Ну вчера мы залегли после 12, потому что стиральная машинка на кухне все не могла угомониться; а потом я уже спал, подруга развешивала сушиться.

Утром же, вставь в восемь, я что-то там побаловался с кодом, а потом мы позавтракали (за багетом не ходил) да поехали до Варенской станции, в музей Родена.

У музея часть экспозиции на свежем воздухе. Мыслитель, на фоне Эйфелевой. Ну и там это. Отливки качества примерно как в Стэнфорде; не знаю, десятые, сотые... последняя отливка в 2016-м году. Большинство в 80-е. Ну и мрамор, за стеклом, тоже доставляет. Скульптура, изготовлена в 1916-1918. Роден умер в 1917-м.

Врата Ада только меня впечатлили. Гражданами Кале уже сыт по горло; нет, имен еще не помню. Но Врата - это да, это прямо Данте. Ну только немножко странно. Ну ладно, кентавра туда зафигачили. Так еще полно младенцев! Ну младенцев-то за что? Что некрещеные? Вот же ж бля. Обидно как-то за младенцев. Нет, ну впечатляет. И сверху опять мыслитель, теперь это Кронос.

А в собственно здании... он в этом здании жил, с Матиссом, с Мариной Влади, тьфу, с Айседорой Дункан, с Андре Бретоном. Потом всех выпер, жил один, как царь.

И вот главный вопрос у меня к месье Родену. Месье Роден, почему в вашем творчестве так много ремейков? (Молчит Роден.)

Ну тем не менее устали. Приехали домой (по дороге взяв еды, салат да мясо), пообедали, оклемались немножко, и по идее надо было в музей декоративного искусства, но блин, у нас же тут под боком Помпиду, а завтра переезжаем. Пошли в Помпиду, поглазеть, чо там ваще. Там два этажа, модерн и контемпорари (не знаю, как по-русски).

Вот по модерну-то мы и шлялись пару часов. Там и Дерен, и Макс Эрнст, и все-все-все такие. Ман Рей. Ну если вы смотрели "Париж в Полночь", так вот эти все ребята в баре (кроме Жозефины Бейкер и Т.С.Элиота) там и представлены. И еще споры, споры. Как это все новое искусство воспринимали. Как М.Вламинк (или он Вламенк?) писал статьи о засильи евреев и вырожденцев. Не, ну что Вламинк, он что, классик, что ли? Зеленый шум. В угловых коридорчиках это все, "традиционалисты", критики. Кроме Вламинка, все уже забыты.

А, и еще, ну вот 37-й год. Франция устраивает выставку французского искусства в Берлине. Договариваются с Геббельсом. Ну и там, чтобы ублажить, надо, во-первых, чтобы только фигуративное (никаких абстрактных пикасс, браков, леже); и чтобы чистокровные французы, а не какие-нибудь румыны типа Брынкуши. Ну и чо, устроили выставку, все скромненько так, фигуративно, классично, немцам понравилось. В порядке ответной любезности предложили музею современного искусства приобрести две акварели рейхсканцлера Гитлера, по 13 тыс рейхсмарок штука. И вот французские искусствоведы и политики полгода отмазывались от этого добра; нельзя же сказать прямо, мол, вашего говна нам и даром не нать.

А потом немцы сами пришли, и музей закрылся, директора сменили (вишисты своего поставили); чуток выставлялись, но только приличное. Ну вот Марке, например, был приличный, по тем меркам. Картина "Ночной Пон-Нёф", 1940, проканала, например. Так что музы... не то чтобы молчали, ну так, попискивали тоненько. А потом пришли наши и правда восторжествовала (голая). Капреалисты куда-то делись. Марке тоже вскоре помер. Модернизм восторжествовал.

А мы утомились, и на 4-й этаж не пошли (только заглянули), а пошли домой кофейку попить. Ну еще в булочную Huré зашли, взяли пару пироженок, к кофе. Посидели, отдышались, оклемались - и обратно пошли, на четвертый этаж, где contemporary.

Там тоже началось ну почти с Макса Эрнста, но пошло вразнос, как и положено контемпорари. Сначала польская пара, Кобро и Стшеминьски. Стшеминьски родился в Минске, а Катарина Кобро в Москве; и в 18-м году они учились в каком-то вхутемасе, и мечтали перевернуть мир искусства, кругом же единомышленники, Шагал, Малевич... Но вот они поженились, в том же 18-м, и их что-то торкнуло, и они свалили в Польшу, до всего. Даже до польской войны. Переворачивать мир начали уже на исторической родине. Ну и так хорошо все шло, но тут пришли немцы, и они из Лодзи смылись в Вилейку. А туда пришли русские.

Дальше в их биографии какой-то странный текст. Дескать, они убежали обратно в Лодзь, и там выписались из поляков и записались в русские, и им за это были большие поблажки. Но после войны Польша решила Стшеминьского наказать за предательство родины, и его долго мурыжили и не давали обратно польское гражданство. Но потом дали. И вроде бы хорошо, да вот после 30 лет совместной жизни в искусстве они разбежались. Стшеминьскому вскоре, при наступлении диктатуры пролетариата, в смысле, гебни, разгромили его студию, и он там где-то перебивался. Потому что бой абстракционизму. А Катарина от рака померла. И Стшеминьский помер вскоре. Ну только что Сталин помер, и Польша слегка судьбу благословила, и их восстановили, юбилейная выставка, все такое. 

Да, так Кобро хороша, как скульптор, хороша. А Стшеминьски, я не знаю, он такие каракули рисовал карандашами двух цветов. Я как-то не понял, и чо, и чо.

Дальше там, конечно, всякое разгильдяйство, особенно румыны отжигают. Ну и там Кабаков, и Комар с Меламидом. Всякое такое. Концептуально. Но мы, в общем, все равно устали; там много всего этого. 

Ой нет, нет, нет. Василий Васильевич Кандинский. Обожаю! Много его. Это же музыка, его картины. Разная музыка. А музыку, вы ж понимаете, словами не пересказать. Напеть могу. Там и Шостакович будет, и Бах, по-моему.

Вот, и без десяти девять мы ушли из музея (уже начинали выгонять).

Сидим вот тут допиваем, а то завтра переезжать, не с открытой же бутылкой ехать.

Ну и еще Пикассо

 

Лувр. Лестница. Ника вверху, впереди.