![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
так, из жизни
Mar. 7th, 2007 06:51 pmЯ рос единственным ребенком в семье. У матери было ещё четверо детей, Лидушка, Люсенька, Лёнюшка, и ещё одна девочка, чье имя я забыл; все они умерли задолго до моего рождения. Мать, с решительностью, которая у нас в генах, завела себе в 40 лет ребенка - ни условий, ни денег, ни мужа. Муж был убит, как и все, на войне - похоронен в 2 км на северо-восток от дер. Веретье Мало-Вишерского района Новгородской области - но его фамилия ни в каких списках в этой деревне не значится. Хотя списки и есть, и памятник есть. Он него, от Василия, нам досталась эта непонятная татарская фамилия. А то были бы Башаровы - гораздо красивее, и сразу чувствуешь себя родственником героев книги "Дюна".
Кабы не отец мой, меня бы назвали Лёшей - но Николай сказал свое веское слово: "будет Володькой!" - и через два года слинял. Я так понимаю, это была моя вторая крупная удача, что он ушел, а не остался и не портил мне всю жизнь (первая - что вообще родился). Тогда, после ухода отца, я и запил. Но ненадолго.
Решительность матери демонстрируется хотя бы таким её поступком, как опоздание на работу в 41-м году. Опоздай она на 10 минут больше, и её бы судили и отправили на зону, скорее всего, на лесоповал. А так - уволили с фабрики, чего она и добивалась, пошла работать техничкой в детсад, таким образом спасая своих детей. Хотя всё равно умерли. Люсенька умерла от скарлатины; Лёнюшка умер в 14 лет от медицины - у него была кишечная непроходимость, а пьяный архангельский врач стал ему аппендикс резать. Перитонит, кладбище.
На меня поэтому едва дышали. А я всё болел. Только врачам не давался - когда у меня была скарлатина, и врач вызвала скорую, я взял топор (да не колун, а настоящий острый топор) и спрятался под бабушкину кровать. Ну дураков нет пятилетнего вооруженного бандита из-под кровати вытаскивать; да и скорая приехала не с санитарами же, а с такими же тетеньками фельдшерами.
Насчет решительности ещё. Ей 19 лет было, когда за ней пришли. Думать было некогда - в окошко, бегом в лес; и в лесу неделями скрывалась, пока не встретила других таких же беглых, и, вся напуганная - вы представьте-ко себе, крупнее коровы ничего не видала, а тут паровоз, глазища-во!, дым, пар, грохот - и надо на это залезать, не в вагон же, в вагоне проверки.
А я так и жил среди фотографий умерших детей. Масса фотографий - в гробу, в белых кружевах. Щекастая Люсенька, худенькая маленькая Лидочка. Лёнюшка - фотографии всех возрастов, от трех месяцев, с голой попой, до 14 лет, в кепке, в клетчатой серой рубашке.
Когда я залезал на крышу прыгать с зонтиком, или убегал из детсада с Вовкой Большаковым, или ходил с ребятами на Мхи лягушек ловить, или с Лёнькой Карельским, в семь лет, болтался жег костры на Двине, до 12 ночи, или когда со слабоумным Сашкой Зуевым в куче бревен разводили небольшой костерок, мать с ума сходила. По вероятности я не должен был бы выжить. Так мне и привили привычку, ничего не боясь, быть предельно осторожным. До маразма доходит.
Так что мне вместо сестер были двоюродные сестры.
Кабы не отец мой, меня бы назвали Лёшей - но Николай сказал свое веское слово: "будет Володькой!" - и через два года слинял. Я так понимаю, это была моя вторая крупная удача, что он ушел, а не остался и не портил мне всю жизнь (первая - что вообще родился). Тогда, после ухода отца, я и запил. Но ненадолго.
Решительность матери демонстрируется хотя бы таким её поступком, как опоздание на работу в 41-м году. Опоздай она на 10 минут больше, и её бы судили и отправили на зону, скорее всего, на лесоповал. А так - уволили с фабрики, чего она и добивалась, пошла работать техничкой в детсад, таким образом спасая своих детей. Хотя всё равно умерли. Люсенька умерла от скарлатины; Лёнюшка умер в 14 лет от медицины - у него была кишечная непроходимость, а пьяный архангельский врач стал ему аппендикс резать. Перитонит, кладбище.
На меня поэтому едва дышали. А я всё болел. Только врачам не давался - когда у меня была скарлатина, и врач вызвала скорую, я взял топор (да не колун, а настоящий острый топор) и спрятался под бабушкину кровать. Ну дураков нет пятилетнего вооруженного бандита из-под кровати вытаскивать; да и скорая приехала не с санитарами же, а с такими же тетеньками фельдшерами.
Насчет решительности ещё. Ей 19 лет было, когда за ней пришли. Думать было некогда - в окошко, бегом в лес; и в лесу неделями скрывалась, пока не встретила других таких же беглых, и, вся напуганная - вы представьте-ко себе, крупнее коровы ничего не видала, а тут паровоз, глазища-во!, дым, пар, грохот - и надо на это залезать, не в вагон же, в вагоне проверки.
А я так и жил среди фотографий умерших детей. Масса фотографий - в гробу, в белых кружевах. Щекастая Люсенька, худенькая маленькая Лидочка. Лёнюшка - фотографии всех возрастов, от трех месяцев, с голой попой, до 14 лет, в кепке, в клетчатой серой рубашке.
Когда я залезал на крышу прыгать с зонтиком, или убегал из детсада с Вовкой Большаковым, или ходил с ребятами на Мхи лягушек ловить, или с Лёнькой Карельским, в семь лет, болтался жег костры на Двине, до 12 ночи, или когда со слабоумным Сашкой Зуевым в куче бревен разводили небольшой костерок, мать с ума сходила. По вероятности я не должен был бы выжить. Так мне и привили привычку, ничего не боясь, быть предельно осторожным. До маразма доходит.
Так что мне вместо сестер были двоюродные сестры.
